Жителям хрущевок есть чем гордиться

МОЖЕГОВ Владимир

В СССР, куда перебрался Ханнес Майер с ближайшими учениками, баухаусовцами были выстроены жилые кварталы Магнитогорска, Свердловска, Соликамска, Перми, включая целые районы Биробиджана, который, по замыслу Майера, должен был стать иконой нового стиля.

Среди юбилеев прошлого года есть место и тому, о котором пойдет речь дальше. Юбилею важному и знаменательному, юбилею события, которое создало лицо ХХ веку, определило его стиль, его дух, его эстетику. Дух и эстетику, в которых мы живем и поныне.

Спеша по проспектам современных городов, среди бесконечных верениц бетонных коробок, похожих на склепы и могильные плиты, входя в свои квартиры, обставленные функциональной, рациональной, не отягощенной излишествами картонной мебелью из Икеи, наконец, посещая галерею современной живописи или современный театр, мы, так или иначе, оказываемся в мире баухауса.

Никому из жителей советской хрущевки или более вместительной и комфортной пост-хрущевки не надо объяснять, что такое баухаус. Баухаус — это то, где мы живем, на чем спим, сидим, едим, что мы видим в своем окне. Баухаус — это не только архитектура, но и, так сказать, философия современного мира, его, можно сказать, архитектоника. И современный мир этот явился, конечно, не божественным словом «да будет!» и не был стихийно зарожден в результате ряда случайных химических реакций. У него есть свое начало, год и место рожденья: а именно — 1919 год, г. Веймар, Германия.

Именно в это время, в этом месте, в результате слияния Саксонско-Веймарской Высшей школы изобразительных искусств и школы прикладного искусства под руководством Анри Ван де Вельде была основана школа Баухаус. Символично, что буквально в километре от первого места обитания школы и в то же самое время писалась конституция нового демократического государства, основанного на руинах прежней германской империи. И так же, как веймарская конституция закладывала основы современной Европы, так же точно школа Баухаус закладывала основы современной эстетики, отбрасывая все признаки старой культуры. Это и было главным принципом школы. Все прежнее христианское культурное наследие отправлялось на свалку. И понятно, что демократической машине Веймара с ее сильным левым крылом новое искусство и новая эстетика пришлись по вкусу. Как и творцы веймарской конституции, так и творцы баухауса были людьми леволиберальных и прокомуннистических взглядов. Цели их, в сущности, мало чем отличались от целей Ленина и Троцкого. Только действовали баухаусовцы не на ниве политики, а на ниве культуры, эстетики и архитектуры. Вальтер Гропиус, первый директор Баухауса, провозглашал в своем манифесте стирание границы между искусством и ремеслом, что означало для него прежде всего ликвидацию классовых различий и всеобщее равенство. «Высокое искусство» и всякое «пошлое барокко» Гропиус объявлял буржуазным пережитком, и звал в новое светлое будущее, где в едином экстазе сольется и выступит все — художник и ремесленник, «архитектура, ваяние и живопись». Не трудно увидеть, что идеологами Баухауса владели те же, в сущности, идеи, что бродили в уме итальянского коммуниста Антонио Грамши… Грамши говорил, что прежде чем левые возьмут власть во всем мире в свои руки, они должны завоевать «царство культуры». Разрушение старого, традиционного, и построение на его руинах нового модернистского мира — такова была цель и творцов баухауса. А Веймарская Германия стала идеальным полигоном для подобных экспериментов. Интересно, что параллельно с рождавшемся в Веймаре Баухаусом, во Франкфурте-на-Майне зарождалась Фанкфуртская школа социологии (1923) — еще один про-коммунистический институт, которому во многом принадлежит честь подготовки молодежной и сексуальной революции 1960-х, а также — формирование современной неолиберальной идеологии политкорректности. Иными словами, чтобы понять принципы Баухауса, нет большой нужды углубляться в теорию архитектуры или эстетики. Достаточно почитать работы социологов Франкфуртской школы (Т. Адорно, Г. Маркузе, Хоркхаймера), или — обратиться к опусам Арнольда Шёнберга, изобретателя атональной музыки, работавшего в то же самое время в Вене. Шёнберг предложил считать весь прежний, выработанный веками, строй старой классической европейской музыки несуществующим. Те семь тонов и пять полутонов, которые составили классическую европейскую гамму, он заменил двенадцатиступенчатой «серией», в которой все звуки оказались равны. Если прежняя гамма символизировала восхождение к Абсолюту (неслучайно изобретатель нотного стана, флорентийский монах Гвидо д’Ареццо дал каждой ноте гаммы имя, связанное со словами молитвы Иоанну Крестителю), то в партитуре Шёнберга больше не было ни октав, ни белых, ни чёрных клавиш, — лишь абсолютное равноправие «серий» из «двенадцати между собой соотнесенных тонов». Примерно то же самое творцы Баухауса проделали со старой эстетикой. Уничтожив и рассыпав на атомы всю прежнюю иерархию ценностей, они начали творить новые, революционные. Среди руководителей и преподавателей Баухауса были архитектор Вальтер Гропиус, художники Пауль Клее и Василий Кандинский, кино-авангардист и скульптор Ласло Мохой-Надь, театральный режиссёр-экспрессионист Лотар Шрейер… Все это были, как мы уже говорили, в основном люди радикально-левых (как, Ласло Мохой-Надь или Ханнес Майер, второй директор школы) взглядов. Впрочем, не без исключений. Например, Лотар Шрейер изменил своим прежним убеждениям, принял в 1933 году католичество и приветствовал приход к власти национал-социалистов. Студенты же баухауса, левые политические радикалы, были лихой ватагой, шокирующей консервативного веймарского обывателя эпатажным поведением и революционными художественными акциями. Однажды, например, они раскрасили статуи Гёте и Шиллера, украшавшие Веймарский театр, в красный цвет (современный акционизм — тоже, можно сказать, родом из Баухауса). Итак, если завоевать, говоря словами Грамши, «царство культуры» и переселить в это царство новое человечество — было светлой мечтой баухаусовцев, то построение декораций этого нового «царства» стало их насущной задачей. И, хотя жизнь самой школы оказалась не слишком долгой, как раз уложившись в годы существования Веймарской республики: с 1919 по 1933 год (с приходом к власти национал-социалистов, школа была расформирована и закрыта), ее влияние оказалось огромным. Преподаватели и студенты Баухауса разлетелись по всему миру — в Америку, в СССР, в Палестину — повсюду разнося и сея новые прогрессивные идеи школы. Так, Мохой-Надь основал в Чикаго школу «Нового Баухауса», которой руководил до конца жизни. Современные Чикаго и Нью-Йорк — во многом, дело рук архитекторов Баухауса и их последователей. Другие баухаусовцы, эмигрировав в Палестину, отстроили целые кварталы современного Тель-Авива (в 2003 году так называемый «Белый город» столицы Израиля, около 4000 домов, построенных по их проектам, был признан ЮНЕСКО памятником всемирного культурного наследия). В СССР, куда перебрался Ханнес Майер с ближайшими учениками (Б. Шефлер, Ф. Тольцинер и др.) баухаусовцами были выстроены жилые кварталы Магнитогорска, Свердловска, Соликамска, Перми и некоторых других городов, включая целые районы Биробиджана, который, по замыслу Майера, должен был стать иконой нового стиля. Не все, правда, баухаусовцам удалось. На короткое время в СССР верх взяла эстетика сталинского ампира. Но, начиная с 60-х, шествие баухауса стало неостановимым. Несметные народные толпы, взвихренные Второй мировой, и потерявшие в её пожарищах большую часть своего культурного наследия, спешно переселялись в бетонные бараки баухауса.

И, наверное, сильнее всего суть преобразований Баухауса ощущаешь в Германии, когда идешь по современному Нюрнбергу или Берлину.

Как бы цинично это не прозвучало, но подлинными продолжателями дела Баухауса (которых, наверное, следовало бы записать в почетные члены школы) стали маршал Харрис (Британия) и генерал Арнольде (США), чьи бомбардировочные эскадрильи в годы Второй мировой сносили с лица земли один за другим десятки и сотни древних немецких городов. На месте которых выросли новые районы, застроенные в стиле баухаус. Такова ведь, в сущности, и была задача новых художников: освободить местность от всяких следов тысячелетней христианской цивилизации, чтобы на этом месте вырос поднятый к небу «хрустальный символ новой грядущей веры» (из «манифеста» Вальтера Гропиуса).

Похож ли наш мир на грезившийся Вальтеру Гропиусу и другим отцам Баухауса «хрустальный символ» — судить читателю. Но мир этот именно таков. И именно потому столетие Баухауса — столь символичная для нас сегодня дата.

Источник: https://rusnext.ru/recent_opinions/1578766816