Русины и «украинцы»: вопрос о корнях

Тщательное рассмотрение современной и старой литературы – как историко-археологической, так и историко-лингвистической, показывает, что славяне разошлись последние из всех индоевропейцев. Исследования же, пожалуй, наиболее авторитетного специалиста по этнической истории славянства В.В. Седова и некоторых других авторов показывают, что история славянских переселений, по меньшей мере, до начала X в., была очень бурной. Различные группы славян перемещались на огромные расстояния, принося свою культуру, антропологические и языковые особенности. Таким образом, три ныне существующие группы славянства – восточная, западная и южная – являются не только результатом дифференциации изначального языкового и этнокультурного славянского континуума, но и, в известной мере, результатом интеграции, когда из нескольких разнородных элементов постепенно складывались относительно однородные группы. Так, будущие словене ильменские складываются на местном финно-угорском субстрате как минимум из двух основных славянских компонентов разного происхождения. В третьей четверти I тыс. н.э. сюда из Верхнего Поднепровья пришла первая волна славянских переселенцев. Вторая же волна мигрировала в данный регион в VIII в. (по А.А. Горскому – в середине IX в.), видимо, из славянских земель Южной Прибалтики (будущего Поморья). Языковеды, к примеру, иногда даже считают, что до начала XII века, т.е. до падения редуцированных (сверхкратких) гласных,славяне все говорили на диалектах одного и того же языка.

На последнем тезисе необходимо остановиться более подробно. Вспомним, что так называемые диалекты немецкого, арабского (не менее пяти основных) и особенно китайского (пять основных) отличаются друг от друга значительно больше, чем восточнославянские. В КНР это, в основном, и обусловило сохранение иероглифической письменности: иначе люди, живущие в разных провинциях, даже в Пекине и Шанхае, не говоря уже о провинциях Хэйлунцзян и Гуаньдун (северо-восток и юго-восток страны), просто не поймут друг друга.

Имея определённый опыт в изучении классического арабского языка – языка Корана, хадисов и классической арабской литературы VII-X вв. – едва ли не то же самое можно сказать и относительно современных арабских диалектов, разошедшихся очень серьёзно и между собой, и с литературным языком. Понимают это и сами носители языка. Вспомним хотя бы интересный пример, приводимый В.С. Рыбалкиным в относительно недавно вышедшей монографии, посвящённой классической грамматической традиции самих арабов. Сам учёный, пытаясь общаться с простыми жителями Марокко, не смог изъяснить свою мысль на местном диалекте и попытался сказать то же самое на литературном арабском, на что изумлённые арабы объявили, что чужеземец хочет сказать нечто на языке самого ас-Сибавайхи – великого грамматиста седой старины. Таким образом, можно понять, что сейчас так уже никто не говорит.

Однако, и китайцы, и арабы, и немцы никогда не ставят вопрос о необходимости признания нескольких китайских, арабских или же немецких языков. Почему же относительно восточных славян мы видим совсем иное?Возвращаясь же к «странному» заглавию настоящей работы, отметим, что в отечественной дореволюционной науке писали, оказывается, не о восточных, а о русских славянах. Слово Оукраина известно в древнерусском языке давно, с конца XII в., но обозначало, разумеется, не 'край', 'страну', как принято сейчас полагать на так называемой «Украине», а просто 'окраину'. Сделать такой вывод позволяет, в частности, анализ летописной статьи Киевского свода (1198-1200 гг.) под 1187 г., входящего в состав Ипатьевской летописи – грандиознейшего письменного памятника Руси, наиболее ранний список которого датируется началом XV в. Итак, обратимся к тексту. В 1187 г., снова в очередном военном походе против половцев, в возрасте 32 лет умирает переяславский князь Владимир Глебович, внук Юрия Владимировича (прозванного через много лет после смерти «Долгая Рука», «Долгорукий»): «на томъ бо поути разболѣсѧ Володимеръ Глѣбовичь болѣстью тѧжкою, ѥюже скончасѧ. И принесоша и во свои градъ Переяславль на носилицахъ, и тоу престависѧ месяца априлѧ во 18 дьнь, и положенъ бысть во церкви святаго Михаила, и плакашасѧ по немь вси Переяславци, бѣ бо любѧ дроужиноу, и злата не сбирашеть, имѣния не щадѧшеть, но даяшеть дроужинѣ, бѣ бо кнѧзь добръ и крѣпокъ на рати, и моужьствомъ крѣпкомъ показаясѧ, и всѧкими добродѣтелми наполненъ, ω нем же Оукраина много постона».Перед нами – портрет идеального для того времени правителя, и Владимир, насколько можно судить, полностью соответствовал ему. Этот князь правил важнейшим форпостом обороны от кочевников, который и находился на самой окраине Руси и потому имел стратегическое значение.

Само обозначение Украина для южной части Руси появляется достаточно поздно, окончательно, по сути дела, только в XIX в., и явно производит впечатление искусственности, ибо такое обозначение шло не естественным путём, «снизу», а как бы «сверху», со стороны части интеллигенции. Таким же «учёным» названием стала и своеобразная языковая классификация Западной «Украины» создателем первой грамматики языка местных жителей – греко-римского священника И.В. Левицкого, который разделил жителей данного региона в зависимости от того, как они обозначали понятие 'только' на лемков, бойков и лишаков, что имеет аналоги в языковом делении средневековых итальянских диалектов на «языки» «ок», «ум» и «си» (от обозначения понятия 'да'), что знает каждый, знакомый хотя бы с «Комедией» Данте Алигьери.

Но вернёмся на юг Руси. Исторически неверным, как нам кажется, является и разыгрывание «венгерской карты» на «Украине», особенно в Закарпатье (исконной Подкарпатской Руси). Венгерское меньшинство на «Украине» (не менее 200 тысяч человек), имеющее немалую финансовую и организационную подпитку из-за рубежа, нередко лелеет мечту о «MagnaHungaria» («Великой Венгрии»), создание которой или хотя бы реализация тех или иных серьёзных шагов в данном направлении в корне противоречит славянским интересам и, добавим, Заключительному акту 1 августа 1975 г., подписанного в Хельсинки Совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе. Добавим попутно, что договоры Польши и ФРГ 1970 г., Чехословакии и ФРГ 1973 г. и Заключительный акт 1 августа 1975 г., подписанный в Хельсинки Совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе, частично восстанавливали древние северо-западные границы Славянского Мира.

Напомним, что после I Мировой войны Венгрия как побеждённая сторона, пусть и получившая, впервые за много столетий, полную независимость, потеряла 9 территорий, которыми она некогда владела, в том числе Галицию (Галицкую Русь) и часть «Лодомерии» (Волыни, искажённое «Владимирия», от названия г. Владимира-Волынского). Иные территории подобного рода – Хорватия (в династической унии с Венгрией с 1102 г.), Словения (Карантания, один из древнейших оплотов Славянского Мира на крайнем западе), Словакия, Воеводина, Трансильвания, Босния, Герцеговина. Две последние были оккупированы Австро-Венгрией по решениям Берлинского конгресса лета 1878 г. и официально аннексированы в 1908 г., что привело к Боснийскому кризису 1908-1909 гг. и едва не спровоцировало тогда мировую войну.

«Низовым»самоназванием здесь было либо обозначение себя просто как «местных», либо, чаще, как русских, русинов или руснаков, которое и следует, строго говоря, считать исконным для жителей «Украины».«В договорах с иностранцами все жители Древней Руси и тогда, когда она распалась, - читаем, в частности, у В.В. Седова, - в том числе новгородцы, славянское население Литовского государства и другие именовались русами или русинами». Обращение к памятникам домонгольского времени, в частности, памятникам международного права, доказывает правоту учёного.

Но почему же жители тех мест порой называли себя просто «местными»? Однако, подобное не вызывает удивления у специалистов по архаическим культурам. Так, согласно резонному мнению О.Н. Трубачёва, древнейшей была доэтнонимическая стадия, когда люди обходились простейшим самообозначением типа «мы», «свои» (ср. позднейшее тутейшие в Белой Руси, а также свеи как 'свои'). Позднее появляются этнонимы, построенные по тем или иным моделям. Однако, там, где в силу определённых природно-географических (горы, леса, серьёзные водные преграды) и социальных причин сохраняется локальное сознание, люди вполне могут, причём столетиями, обходиться самообозначениями, находящимися на доэтнонимической стадии.

Однако, рассматривая интересующую нас проблематику, необходимо попытаться понять, как и почему ситуация на юге Руси в течение столетий менялась, и почему восток и запад «Украины»нельзя разделять. В качестве региона, основного для исследования, удобнее всего выбрать как раз-таки запад «Украины» - Карпаты, Закарпатье и Волынь, и на то имеются две причины: существует устойчивое мнение о серьёзной региональной специфике данных земель, но именно здесь и по сей день, если не считать Восточную Словакию, Хорватию и Воеводину, сохранилось население, прямо называющее себя «русскими» («русинами»).

Итак, начнём наш анализ. Судя по археологическим данным, собранным тем же В.В. Седовым, одна из частей исследуемого региона – Волынь – на поверку изначально оказывается не мадьярской «Лодомерией», а одной из частей славянской прародины, т.е. той территории, где сформировалось славянство как таковое – как одна из двух, наряду с балтами, ветвей индоевропейцев, сохранивших, по-видимому, наиболее архаичные черты.Кто же обитал в данном регионе? «Повесть временных лет» сохранила лишь некоторые сведения по этому поводу. В Лаврентьевской летописи читаем: «Бужане, зане седоша по Бугу, послеже же Велыняне», а чуть ниже - «Дулеби живяху по Бугу, где ныне Велыняне». Аналогичный текст видим также в Ипатьевской летописи, сохранившихся выписках Троицкой летописи и, в несколько изменённом виде, не влияющем на смысл сообщения, в Радзивиловской летописи и «Летописце Переяславля Суздальского». С появлением в последние годы известных работ А.В. Майорова и Л.В. Войтовича этническая история данного региона значительно прояснилась, что избавляет нас от необходимости рассматривать данную проблематику подробно. Отметим лишь одно обстоятельство: в эпоху относительного единства Руси Владимир Святославич, видимо, для укрепления западной границы, и основывает Владимир-Волынский.Таким образом, нахождение в составе могущественной Руси давало окраинным юго-западным русским землям определённые преимущества, в том числе и в наиболее важной тогда военной сфере.

В литературе, и не только той, которая идентифицирует себя как «украинская», значительное внимание уделяется Галицко-Волынской Руси XII-XIII вв., в том числе её князьям и княгиням. Данное явление вполне понятно и закономерно, ибо перед нами – интереснейший регион Руси и интереснейшая эпоха. Однако, можно ли согласиться с мнением даже наиболее уважаемых исследователей о некоей «особности» данного региона уже в предмонгольское время, серьёзном влиянии здесь Запада и пр.? О данном регионе как об олигархии пишут, начиная с XIX в. Здесь олигархические элементы постепенно также стали сильнее князя.К рассматриваемым авторам близки и некоторые зарубежные историки. В литературе известно мнение, согласно которому галицкие бояре даже стремились уничтожить у себя в земле княжескую власть, что для архаического политико-правового сознания следует признать немыслимым. В качестве причин могущества знати в этих землях историки указывали, в частности, слабость городов, большое значение боярского землевладения, а кроме того, польское и венгерское влияние. «Постоянное общение Галицко-Волынской земли со своими соседями – Польшей, Чехией, Венгрией – не могло, конечно, пройти бесследно для быта господствующих классов Галицко-Волынской Руси, развивавшихся в совершенно аналогичном направлении, - писал по этому поводу, в частности, Б.Д. Греков. - Польская шляхта XIII в. находилась в таком же состоянии, как и землевладельцы Галицко-Волынской Руси». Новое обоснование тезиса о крупном боярском землевладении в данном регионе предложил Н.Ф. Котляр. По его мнению, значительная общественно-политическая активность высшей знати в Галицко-Волынской Руси уже сама по себе свидетельствует о том, что аристократия обладала здесь немалыми земельными богатствами. К иному выводу при изучении данного вопроса в своё время пришел В.О. Ключевский. «Незаметно также, - писал он, - чтобы бояре были сильны землевладением. Господствующим их интересом и средством влияния было управление».

Другим своеобразием данного региона считали и считают именно западное влияние, в частности, принятие Даниилом Романовичем королевского титула около 1254 г. Однако, можно ли согласиться с подобными воззрениями? Необходимо отметить, что даже во второй половине XIII в. русские князья явно не боролись за титулы, которые обычно считаются в науке более престижными, чем сам титул кънязь. Сами они эти титулы, похоже, вовсе не оценивали так. Так, согласно Ипатьевской летописи, накладывая на берестьян «ловчее», Мстислав Данилович давал понять, что считает королевский титул личным приобретением своего отца, получившего его, как показал А.В. Майоров, первоначально от Фридриха II Гогенштауфена около 1237 г., и не стремится называться королём: «Се азъ князь Мьстиславъ, сынъ королевъ, вноукъ Романовъ, оуставляю ловчее на Берестьяны…». Аналогично и восприятие другого сына Даниила – Льва в своих актах, опубликованных ещё тем же И.В. Левицким. То же самое пишет и сам летописец: «Князь же Мьстиславъ не притяже на погребенье тела брата свого Володимеря… и плакася надъ гробомъ его плачемь великымъ зело, аки по отьцю своемь по короле». Для самого Даниилаэтот факт, впрочем, как и утверждение его власти Бату-ханом, означал прекращение формальной зависимости от Белы IV. О последней позволяет говорить сообщение «ChoniciHungaricicompositiosaeculiXIV» о том, что во время коронационных торжеств в Секешвехерваре осенью 1235 г. старший из Романовичей вёл под уздцы коня венгерского короля, тогда как Кальман нёс его меч. Данное сообщение, жёстко отвергавшееся в своё время Д.И. Зубрицким, относительно недавно аргументировано «восстановлено в правах» А.В. Майоровым. Оказавшись в отчаянном положении, Даниил, как мы видим, признал себя подчинённым Беле правителем.

Что же касается поведения Мстислава Даниловича, то нельзя свести всё только к неприятию связей с Римом, также даровавшему его отцу королевскую корону. Действительно, курия, как известно, организовав коронацию, не помогла последнему в борьбе с Ордой. Сам Даниил Романович, видимо, наученный горьким опытом (Бела тоже оказал ему в 1235 г., видимо, лишь незначительную помощь), принял данный титул с величайшей неохотой, после уговоров со стороны поляков, обещавших взамен свои войска – если не против татар, как полагает В.В. Долгов, то против ятвягов, что справедливо замечает Н.Ф. Котляр.

Иную точку зрения высказывает А.Н. Нестеренко, который полагает, что ни Александр, ни Даниил «не искали в переговорах с Римом помощи против Орды, потому что признание вассальной зависимости от Орды давало им значительные преимущества и поэтому было выгодно», ибо давало независимость от веча. Но ещё более важным, по мнению А.Н. Нестеренко, оказывается борьба с мятежным боярством, и именно здесь, по его утверждению, необходимо искать «ключ» в понимании разницы между политикой Александра Ярославича и Даниила Романовича. «Номинальное признание власти не только Орды, но и Ватикана было для Даниила важно именно для укрепления своей личной власти, так как для Галицко-Волынской Руси ориентированное на Польшу и Венгрию боярство имело большой политический вес, - читаем в статье исследователя. – С самого младенчества Даниил был вынужден вести непрерывную борьбу с могущественным боярством за право утвердиться в качестве наследника Романа Мстиславовича. Перед Александром такой проблемы не стояло, поскольку ориентированного на Запад боярства в Залесской Руси не было, а власти князя угрожали только другие князья, претендовавшие на его место. Поэтому признание папской власти для Александра не несло никакой выгоды. Наоборот, оно было вредно, так как могло привести князя к конфликту с православной церковью. Другие гипотезы, объясняющие мотивы отказа Александра от союза с Римом, - не более, чем литературные фантазии, не имеющие ничего общего с реальной политикой, главной задачей которой является удержание власти любыми средствами». Таково мнение современного исследователя, озвученное в одном из наиболее авторитетных исторических журналов страны.

Но могущественное боярство Юго-Западной Руси, да ещё и ориентированное на Запад, - миф исторической науки, как показал И.Я. Фроянов и его школа. Относительно веча есть определённые основания согласиться с тем, что князь мог опираться против него на ханов, но А.Н. Нестеренко забывает про свободу выбора каждого конкретного русского князя. Даниил же Романович, как показывает летописный текст, искренне стремится к войне с Ордой, и полностью сходясь в своей позиции с народом, что отмечал и Л.Н. Гумилёв. Оснований не верить Галицко-Волынской летописи, которая сводит все переговоры с папой исключительно к помощи против татар, вообще не упоминая хоть какие-то богословские споры, нет. «Присла папа послы честны, носѧще вѣнѣць, и скыпетрь, и короуноу, - читаем в тексте летописи, - еже наречеться королевськыи санъ, рекыи: «Сыноу, приими от насъ вѣнѣчь королевьства»; ωн же в то времѧ не приялъ бѣ, река: «Рать Татарьская не престаеть, злѣ живоуще с нам, то како могоу прияти вѣнѣць бес помощи твоеи?» Ѡпиза же приде, вѣнѣць носѧ, ωбѣщеваясѧ, яко помощь имети ти от папы, ωномоу же ωдинако не хотѧщоу, и оубѣди его мати его, и Болеславъ, и Семовитъ, и бояре Лѧдьскыѣ, рекоуще: «Да бы приялъ бы вѣнѣць, а мы есмь на помощь противоу поганымъ»; ωнъ же вѣнѣць от Бога прия, от церкве святыхъ апостолъ, и от стола святаго Петра, и от ωтьца своего папы Некѣнтия, и от всих епископовъ своихъ. Некентии бо кльнѧше тѣхъ, хоулѧщимъ вѣроу Грѣцкоую правовѣрноую, и хотѧщоу емоу сборъ творити ω правои вѣрѣ, ω воединеньи церькви. Данило же прия от Бога вѣнѣць в городѣ Дорогычинѣ, идоущоу емоу на воиноу…». Ведя переговоры с Иннокентием IV, Даниил ранее одновременно посылает Кирилла на поставление в Никею. Иными словами, перед нами, скорее, зондирование почвы на Западе или даже откровенная хитрость Романовича. Не будем и забывать, что тогда между самой Никеей и Иннокентием IV шли активные переговоры о преодолении двухвековой схизмы. Иными словами, позиции св. Александра Ярославича Невского и Даниила вовсе не были диаметрально противоположны, к чему, в частности, был близок Л.Н. Гумилёв. Отсюда и попытка летописца – в данном случае, похоже, прожжённого политика, а собирателя истины, - выставить Иннокентия IV, по гибкости, похоже, действительно не знавшего себе равных среди римских понтификов, по крайней мере, резко отличавшегося в данном отношении от своего преемника Александра IV, едва ли не защитником греческой веры: «Некентии бо кльнѧше тѣхъ, хоулѧщимъ вѣроу Грѣцкоую правовѣрноую, и хотѧщоу емоу сборъ творити ω правои вѣрѣ, ω воединеньи церькви». Возвращаясь же к позиции Александра Ярославича в сравнении с позицией Даниила Романовича, отметим следующее мнение В.В. Долгова, к которому частично следует присоединиться: «По всей видимости, пустота обещаний папы стала понятна Александру на более раннем этапе». К тому же, отметим, что Европа – как Западная, так и Средняя – была несопоставимо слабее Орды. Интересно, что и отец Даниила Роман Мстиславич отказался от предложений Иннокентия III об унии взамен на корону, и, согласно польским авторам, был крайне враждебен латинству в целом.

Отметим также, что зарубежные авторы задолго до середины XIII в. называли русских князей rex, а их государства – королевствами (regnum). Ситуацию на Руси в домонгольское время В.Т. Пашуто, в частности, обрисовывал так: «Политические деятели и идеологи древней Руси не сомневались в значении созданного ими государства, включавшего более двух десятков разноязычных народов. Подчёркивая равноправное положение Древнерусского государства среди таких империй, как Византийская, Германская и другие, они усвоили её государственному главе – «самовластцу» или «самодержцу» - титул царь (цезарь), кир или каган. Этот титул носили и князья – соправители Руси. Использовались и римская, и греческая, и восточная традиции». Примерно в том же русле рассуждают и современные исследователи В.В. Долгов и А.Г. Горин. С В.Т. Пашуто в целом следует согласиться, с теми, однако, необходимыми уточнениями: все русские князья домонгольского времени были не феодальными государями, а вечевыми правителями, а все их пышные титулы предназначались, скорее, для «внешнего употребления».

Из русских князей аналогичные поползновения можно увидеть как раз-таки у Даниила Галицкого, как мы увидим, мягко говоря, далеко не страдавшего пиететом перед Западом, если не ненавидевшего его. А.В. Майоров отметил то обстоятельство, что во время переговоров в Прессбурге в 1248 г. (или 1249 г.) старший из Романовичей явился перед Белой IV и послами германского императора в пурпуре (оловире), чем, если также сказать мягко,поразил имперских дипломатов. Венгерский король упросил князя переодеться и сам (!) переодел его в свои (!) одежды (вспомним, какое огромное значение имело оказание личных услуг и обмен одеждой в Средневековье!), видимо, как предполагает А.В. Майоров, оплатив всё это (!) немалой суммой: «Бе бо конь под нимь дивлению подобенъ, и седло от злата жьжена, и стрелы, и сабля златомъ оукрашена, иными хитростьми, якоже дивитися, кожюхъ же ωловира Грецького, и кроуживы златыми плоскоми ωшитъ, и сапози зеленого хъза шити золотомъ. Немцем же зрящимъ, много дивящимся. Рече емоу король: «Не взялъ быхъ тысяще серебра за то, ωже еси пришелъ ωбычаемь Роускимь ωтьцевъ своихъ», и просися оу него въ станъ, зане знои бе великъ дьне того. Ωнъ же я за роукоу, и веде его в полатоу свою, и самъ соволочашеть его, и ωблачашеть и и во порты свое, и такоу честь творяшеть емоу». Семантика данных действий легко «читается»: Даниил вёл себя как внук василевса Исаака II Ангела, имеющий право если не на ромейское наследство, то на наивысший статус среди государей, а Бела своими действиями как минимум подтвердил независимость Романовича и его равенство самому себе, если, добавим от себя, не согласился на признание собственного приниженного статуса взамен на снижение (в ходе описанных выше символических действий) статуса галицкого князя.

Общерусское чувство было известно по всей Руси, в том числе в Галицко-Волынской земле и Берлади – постепенно осваиваемых территориях к югу и юго-востоку от последней, во многом совпадающих с территорией современной Молдавии. Оно проявилось и в участии жителей интересующего нас региона в битве на Калке, несмотря на её печальный, в конечном итоге, исход: «и приѣха тоу к нимъ» все, «а Галичане и Волынци киждо со своими кнѧзьми… а выгонци Галичькыѧ придоша по Днѣпроу, и воиидоша в море, бѣ бо лодеи тысѧща». Данное сообщение поневоле обращает на себя внимание: последние, обитавшие в Берлади задолго до появления здесь восточных романцев, по своей воле, выраженной, по всей видимости, на вече или вечах, отправили в общерусский поход, которым задумывалась эта война в защиту половцев от монголов, тысячу судов, что, в любом случае, даёт представление об очень многочисленном войске.

Ситуация меняется после страшного ордынского погрома 1237-1241 гг. Юго-Запад Руси и Берладь обезлюдели, в последней даже сменилось население. В 1340 г. русские отбились от венгров, обратившись в Орду, что следует считать единственным в истории случаем серьёзной помощи татар против Запада, но в 1385 г. отбиться уже не удалось. Кревская уния того же года, вначале сыгравшая положительную роль в деле объединения славян и балтов против агрессии Ордена, в отдалённой перспективе стала причиной ополячивания и окатоличивания Западной Руси. Накал борьбы на русскую самобытность всё время усиливался. И здесь мы видим, что, в отличие от кочевников, в военном отношении порой значительно превосходивших западные народы, именно католики, а позднее – и униаты - проводили политику сознательного истребления всего русского, в том числе и кириллической письменности. В литературе о подобном пишут довольно редко, хотя замалчивать данные факты не может ни один сколько-нибудь объективный исследователь: «В Юго-Западной Руси оставшиеся документы также истреблялись вместе с другими памятниками древнерусской культуры польско-литовскими панами и католическим духовенством». Потому в данном регионе, который в целом меньше, чем некоторые другие части Руси, пострадал от врагов, памятников Средневековья сохранилось гораздо меньше, чем мы могли бы ожидать.

Брестская уния 1596 г. и Ужгородская уния 1646 г. с Римом были проведены с нарушением едва ли не всех мыслимых и немыслимых церковных канонов, и были вызваны стремлением части некогда православного духовенства к сохранению или же повышению своего социального статуса и материальных благ. В частности, Ужгородскую унию приняло всего 63 священнослужителя, причём среди них не было ни одного епископа! Впрочем, и Ферраро-Флорентийская уния 1439-1441 гг., мягко говоря, не очень отличалась от них.

Современный исследователь рискует остаться на поверхности изучаемых явлений, если не будет учитывать иерархию ценностей человека с архаическим сознанием, которое сохраняется на Карпатах, Буковине и в Молдавии, как минимум до начала, а порой и до середины XX в. Подчеркнём особо: здесь вообще сложно провести грань между тем, что обычно называется «Средневековьем», и так называемым «Новым временем». В контексте неклассической историографии здесь необходимо использовать принцип признания чужой одушевлённости, который предполагает анализ особенностей психологии, системы ценностей и своеобразия ментальности людей изучаемой эпохи, в том числе и создателей письменных, эпиграфических и фольклорно-этнографических источников. Реализация данного метода имеет место в историко-психологическом методе, позволяющим понять многочисленные «странности» в поведении человека – носителя традиции.

Так, для сознания местного руснака / русина вера и неотделимая от неё этническая идентификация была гораздо ценнее, чем жизнь – и своя собственная, и своих близких. Вспомним, в частности, хрестоматийный пример завещания брата казацкого вожака, предводителя восстания против шляхты Наливайко. Пророчествуя на смертном одре о том, что и родные им места станут латинскими, он просит выбросить из осквернённой латинством земли его кости, чтобы они так же не осквернились им (!). Такая предсмертная воля поражает, если вспомнить отношение людей того времени к собственному погребению.

В данном случае нельзя пройти мимо одного из фактов, которые, по сути дела, практически не фиксируются в современной науке. Дело в том, что многие нынешние молдаване происходят от русинов. Молдаванами становились целыми сёлами, так что появилась молдавская пословица: Татул рус, мама рус, нумай Иван – молдован ('отец – русский, мать – русская, а Иван – молдаванин'). Интересно, что молдаване, разумеется, вовсе не превосходили русинов в каком бы то ни было отношении. Более того. Всех, изучающих историю и культуру региона, сложно удивить тезисом о серьёзнейшем славянском влиянии на восточных романцев, особенно на молдаван, так что в средневековых источниках Молдавию порой называли Россовлахией. Переселяясь на земли опустошённой и обезлюдевшей Берлади и пограничных земель Галицкой Руси, восточные романцы многое взяли из культуры и языка славян, их исторические памятники не только назывались, как на Руси, летописями, но в XV-XVI вв. даже писались на церковнославянском языке местного извода. Кириллица господствовала у румын до середины XIX в., а у молдаван – до известных трагических событий конца 80-х – начала 90-х гг.XX в.

Особо необходимо, видимо, отметить, что в Молдавии сохраняется изначальное значение древнего славянского титула воевода, который становится здесь на долгое время титулом правителя. Дело в том, что воевода - ´предводитель войска´, ´войско´ же первоначально - просто ´члены рода´. Реликтом подобной семантики, скорее всего, является болгарское войвода, словенское vójvoda, чешское vévoda, vejvoda, польское wojewoda, полабское våjvådaи др. - ´князь´. Кроме того, в переводной литературе на Руси этим словом обозначали, кроме военачальника, также `администратора`, `наместника области`, `высшего правительственного чиновника`. Примерно то же самое мы видим и в старославянских рукописях X-XI вв.. Подобное словоупотребление, в любом случае, не могло быть случайным, и воеводы, вопреки, к примеру, С.В. Алексееву, не были носителями исключительно военной власти. Интересно, что и М.К. Любавский фактически отождествлял изначальных князей и воевод у древних славян.

Но почему же, в таком случае, часть русинов, причём достаточно быстро, превращается в молдаван? Данный вопрос во многом оправдан, ибо, к примеру, многовековая мадьяризация Подкарпатской Руси во многом строившаяся на том, что быть русином и говорить на русском крайне непрестижно и некультурно, ибо это язык необразованных и бедных крестьян и прислуги (как сказали бы католики-шляхтичи, bydła), встречала гораздо более упорное сопротивление и достигла лишь частичного успеха.

И здесь мы должны понять, что вера для русина действительно была важнее не только жизни, но и обычаев, культуры, языка и пр. «Став» молдаванином, русин терял многое, связывающее его с Русью, кроме самого ценного - православной веры. В таком случае возможно было легально, не боясь серьёзных притеснений, исповедовать древнюю веру, тогда как, сохраняя всё остальное, сделать это было практически невозможно: государственная власть, опиравшаяся равно на поляков-шляхтичей и Рим, вынуждала принимать униатство, что означало, по понятиям русинов, потерять свою бессмертную душу.Кроме того, вера же, согласно народным славянским представлениям, – это и есть «ядро» любых обычаев, образа жизни и пр., так что никакого логического противоречия русины здесь не видели. Так, само слово вера (вяра) в русском и болгарском языках и означала `обычай`, ассоциировалась с определёнными действиями, что, кстати сказать, получило своё отражение и в «Хожении» Афанасия Никитина. Тяхната вяра лошава, / Тя на лошаво мирише, / На сухо бъзе варено, - говорит в болгарском эпосе Стоян. - Де гиди вяра българска, / Тя на хубаво мирише, / На царуграшки босиляк!

Но вернёмся в земли, заселённые русинами. Во второй половине XIX – начале XX вв. тяжелейший национальный и социальный гнёт, безземелье и засилье ростовщиков и пр. вызвало массовую эмиграцию русинов. За океан уехало не менее четверти (!) всего населения, так что, к примеру, посланец венгерского правительства экономист Э. Эган даже полагал, что можно вычислить, через какое время эту землю покинет последний русин. Другая часть русинов уезжает в Россию. Несмотря на то, что правящие круги Австрийской империи, в затем и Австро-Венгрии далеко не всегда были в восторге от подобного явления, необходимо отметить, что ещё до 1914 г. фактически произошла, пусть и во многом стихийная, «зачистка» края от местного русского населения, которое, отметим особо, даже в начале XXв., за редким исключением, украинцами себя вовсе не считало.

Ситуация меняется гораздо более кардинально в годы Первой Мировой войны. В концентрационных лагерях Австро-Венгрии Талергоф и Терезиен в 1914-1917 гг. погибло множество русинов. Здесь порой не менее «эффективно», чем позднейшие газовые камеры, действовали голод, холод, насекомые, непосильный труд и такое явление, как «наколы» штыком, от которых, в условиях отсутствия медицинской помощи, человек в страшных мучениях умирал от гангрены максимум через две-три недели, а порой – и раньше. Вышедшие во Львове в 20-30-х гг. четыре книги «Талергофского альманаха», в которых были соединены многие воспоминания очевидцев и оставшихся в живых жертв, показывают быт лагеря достаточно ясно. Число жертв даже в этих двух концлагерях определить чрезвычайно сложно: речь идёт, скажем очень осторожно, по меньшей мере, о нескольких десятках тысяч человек. Множество русинов погибло от бессудных расправ, голода, холода, отсутствия медицинской помощи или же от последствий пребывания в застенках Австро-Венгрии. Изучая проблему, мы вынуждены сделать достаточно пессимистический вывод о том, что число жертв, по всей видимости, так и останется неизвестным. Вывод, который можно сделать даже без скрупулёзного подсчёта числа погибших или бежавших отсюда, таков: в основном, во второй половине XIX– первой половине и середине XX вв. древние русские земли на юго-западе Руси частично «зачистились» от русского населения. Большинство оставшихся здесь уже не связывают себя с Русью. Русскую идентичность сохранили лишь русины, в том числе и порой проживающие вне пределов региона, вплоть до Канады и Австралии.

Всё вышесказанное, как нам представляется, не просто позволяет оправдать название настоящей работы, но и прийти к следующим выводам.

Идентичность русинская строится на объективной, тянущейся вглубь веков идентичности общерусской, которая формируется в домонгольское время и сохраняется вопреки всем завоеваниям, нашествиям и культурным веяниям в течение многих столетий. Напротив, идентичность «украинская» - явление наносное, исторически очень молодое, она окончательно формируется примерно полтора-два века назад, и создаётся несколькими группами интеллигенции, далеко не всегда представлявшую себе историю, язык и культуру своих родных мест сколько-нибудь объективно. Изучая Средневековье, сложно найти хоть какие-нибудь основания для утверждения об «особности» того региона, который считается своего рода оплотом «украинскости» - Галицкой земли. Кроме того, что славяне очень слабо разошлись между собой, что отчётливо видно при сравнении с другими индоевропейскими народами и с языковой ситуацией у таких далёких друг от друга народов, как немцы, арабы и китайцы, следует признать, что представления о серьёзной региональной специфике Галицко-Волынской Руси или же о серьёзном польском или венгерском влиянии здесь, - не более, чем историографические мифы. Так, даже принятие королевского титула Даниилом Романовичем, внуком византийского императора, - скорее случайное событие, причём князь принял его с величайшей неохотой и по уговорам своих родственников.

Последовавшее после ордынского нашествия и потери независимости многовековоедавление на русских сразу по трём направлениям – конфессиональном, этническом и социальном –вызывало ожесточённое сопротивление и не увенчалось решительным успехом. Стремление сохранить свою веру побудило часть русинов принять молдавский язык и культуру, что было облегчено и серьёзным влиянием славян на восточных романцев.

Итак, научное изучение проблемы, кроме того, заставляет нас не подчёркивать разницу между востоком и западом «Украины», не говорить об «особности», «польскости», хронической бедности и отсталости Западной «Украины» (с негативным оттенком), а, напротив, подчёркивать, что данный регион превратился из одного из оплотов Славянского Мира в оплот шовинизма только в первой половине и середине XX века, т.е., окончательно, всего пять поколений назад, что потомки русинов, стремившихся сохранить свою этническую и конфессиональную идентичность, живут сейчас и в Киеве, и на Харьковщине, и в Молдавии, и в Сибири, и на Дальнем Востоке, вплоть до Владивостока, изгнанные с родных мест террором Австро-Венгрии, А. Гитлера и Р. Шухевича.