Вопрос о хазарском наследстве и «хазарской легитимности»: «закрытие Хазарии» Святославом Игоревичем

Лисюченко И.В.

Вопрос о хазарском наследстве и «хазарской легитимности»: «закрытие Хазарии» Святославом Игоревичем

Рассматривая хазарский вопрос, необходимо остановиться на том, что его следует изучать, по возможности, комплексно, не ограничиваясь только некоторыми, кажущимися современному человеку более важными, аспектами. В контексте неклассической историографии необходимо использовать принцип признания чужой одушевлённости, который предполагает анализ особенностей психологии, системы ценностей и своеобразия ментальности язычников и «двоеверцев», в том числе и создателей письменных, эпиграфических и фольклорно-этнографических источников. Реализация данного метода имеет место в историко-психологическом методе, позволяющим понять многочисленные «странности» в поведении человека – носителя традиции, - разумеется, «странности», с точки зрения современности.

Скудость источниковой базы, нередкое отсутствие параллельных источников порой диктует автору использование особого метода исследования, названного К. Гинзбургом «уликовой парадигмой», когда реконструкции индивидуальных случаев возможна только «на основе следов, симптомов, улик»¹. Обмолвка летописца, единственное число там, где по законам грамматики древнерусского языка должно двойственное, наименование дипломатической поездки «нашествием» - все эти случаи заставляют историка искать объяснение, и такие поиски порой могут привести к весьма неожиданным выводам.

Обратимся же к ситуации вокруг гибели Хазарского каганата. Об этом событии сообщает «Повесть временных лет» (ПВЛ) и Новгородская I летопись (НПЛ) младшего извода. Источниками последних являлись произведения фольклора, устные рассказы, причём далеко не всегда из первых рук, документы княжеских архивов и пр.² Например, по мысли И.Е. Забелина, ими были краткие записи на полях церковных книг древней христианской общины восточных славян³.

Не меньшее значение для нас имеют источники «с другой стороны» - арабо-персидские. Из учёных классической школы особое значение для нас имеет труд продолжателя и даже в какой-то мере ученика ал-Истахри Абулкасима Ибн Хаукаля ан-Нисиби, уроженца Северного Ирака. Ал-Истахри встретился с ним около 951/2 г. и поручил довести до конца свой собственный труд. Продолжателем ал-Истахри был не кабинетный географ, подобный автору «Пределов мира», а выдающийся путешественник, побывавший и в Центральной Африке, и в Италии, и в Индии, и в Испании. Похоже на то, что ан-Нисиби совмещал научные изыскания с политикой. Он был разведчиком и Аббасидов, и египетских Фатимидов⁴. В Южном Прикаспии Ибн Хаукаль слышал рассказы беглецов из Хазарии, разгромленной Святославом Игоревичем, о том, что некоторые жители столицы каганата Атиля бежали на остров Сийах Кух (`Чёрная гора`), под которым в данном случае, по мысли В.Ф. Минорского, С.Г. Агаджанова, А.П. Новосельцева и И.Г. Коноваловой, подразумевались Мангышлак и Устюрт⁵. Особый интерес Ибн Хаукаля к русам, согласно весьма вероятному предположению А.П. Новосельцева, связан и с близостью к двору сирийского правителя Сейф ад-Даула, с которыми русы воевали как союзники Византии⁶. Большое значение для нас вызывает сообщение данного источника о народе баджанак (печенеги) как о шипе (шаукат) русов⁷ – самое яркое свидетельство о тесном союзе большей части печенегов и русов, направленном против Хазарии, косвенно подтверждаемое и ПВЛ, и данными Венгерского Анонима короля Белы III⁸, - свидетельство, не оцененное в должной мере в науке и в наше время.

Оставим ненадолго эту тему и обратим внимание на следующее обстоятельство политико-правового характера. На Руси в домонгольское время, несмотря на колоссальнейшие военные и дипломатические успехи, князья, похоже, вообще не нуждались в какой-либо идеологической поддержке своей власти и авторитета извне, и в варварских королевствах Западной Европы, вопреки мнению Е.В. Климова, мы видим, похоже, иную ситуацию, чем в Киевской Руси⁹. В глазах народа авторитет любого лица княжеского достоинства и так был очень высок. Именно данная причина, а не имперское высокомерие и не слишком большая разница между византийскими и древнерусскими реалиями, как у В.В. Долгова, привела к тому, что идеологическая система Руси была глубоко оригинальной¹⁰. Как показывают примеры из истории иных обществ, именно ослабление государства приводит к необходимости искать особое идеологическое обоснование своей власти. Так, в условиях упадка Орды ханы стали ссылаться на волшебное могущество своего предка – Чингисхана¹¹. У восточнославянских же князей такой потребности, по нашему мнению, не было.

Г.В. Вернадский и В.Я. Петрухин полагали, что об усилении княжеской власти на Руси сигнализировало принятие титула каганъ. «Хазарский каган был первым государем у славян Приднепровья, - ещё раньше писал М.К. Любавский. – Вот почему именем «каган» впоследствии пользовались для обозначения уже русского государя: первый митрополит из русских Иларион составил «похвалу» кагану Владимиру»¹². Если это так, всё вышесказанное требует, как минимум, определённого пересмотра. О принятии данного титула сообщают «Annales Bertiniani» под 839 г. и, насколько можно понять, письмо императора Людовика II Василию I Македонянину, датированное 871 г. и сохранившееся в составе Салернской хроники первой половины X в.¹³.

В «Annales Bertiniani» сообщается о посольстве, прибывшем к Людовику Благочестивому в Ингельгейм, которое в 839 г. возвращалось обратно к кагану росов от византийского императора, и не могло иным путём вернуться на родину, ибо путь был преграждён некими варварскими и бесчеловечными народами. Данное сообщение породило много споров, потому, как нам кажется, имеет смысл привести его полностью, имея также в виду чрезвычайно сложный синтаксис последнего. Итак, имея в виду василевса Феофила иЛюдовика, источник сообщает следующее: «Misit etiam cum eis quosdam, qui se, id est gentem suam, Rhos vocari dicebant, quos rex illorum, Chacanus vocabulo, ad se amicitiae, sicut asserebant, causa direxerant, petens per memoratam epistolam, quatenus benignitate imperatoris redeundi facultatem atque auxilium per imperium suum totum habere possent, quoniam itinera per quae ad illum Constantinopolim venerant, inter barbaras et nimiae feritatis gentes immanissimas habuerant, quibus eos, ne forte periculum inciderent, redire noluit. Quorum adventus causam imperator diligentius investigans, comperit eos gentis esse Sueonum, exploratores potius regni illius nostrique quam amicitiae petitores ratus, penes se eo usque retinendos iudicavit, quod veraciter invenire posset, utrum fideliter eo necne pervenerint; idque Theophilo per memoratos legatos suos atque epistolam intimare non distulit, et quod eos illius amore libenter susceperit, ac si fideles invenirentur, et facultas absque illorum periculo in patriam remeandi daretur, cum auxilio remittendos; sin alias, una cum missis nostris ad eius praesemtiam dirigendes, ut quid de talibus fieri deberet, ipse decernendo efficeret»¹⁴. («Они говорили, что их, то есть их народ, называют Рос, и которых их король, называемый хакан, ради дружбы отправил к нему, по той причине, указанной в помянутом письме, где он просил, чтобы император милостиво дал им возможность вернуться в свою страну и охрану по всей империи, так как пути, по которым они в Константинополь прибыли, шли через варваров, народов весьма бесчеловечных и диких, и он не желал бы, чтобы они, возвращаясь по ним, подвергались бы опасности. Тщательно расследовав причину их путешествия, император узнал, что они принадлежат к народу свеонов; считая их скорее шпионами и для того государства, и для нашего, а не искателями дружбы, он решил задержать их у себя, чтобы бесспорно выяснить, с хорошими ли они пришли туда намерениями, или же нет; и он тут же сообщил Феофилу через упомянутых послов и письмом о том, что он из приязни к нему их охотно принял, и если они окажутся добрыми людьми, а также представится возможность безопасно им вернуться в отечество, то они будут отправлены туда с охраной; в ином же случае они вместе с посланными будут отправлены к нему, чтобы сам он решил, как надлежит поступать с таковыми¹⁵»).

Относительно позиции обеих сторон, по всей видимости, следует верить источнику, который сообщает об искренних союзнических отношениях двух императоров. В предыдущем году Мутасим взял Аморий, родину императоров правившей тогда династии, а Феофил с горя тяжело заболел. Далее василевс предпринял попытку создать союз против державы Аббасидов с Венецией и Омейядом Абд ар-РахманомII¹⁶, что легко понять, имея в виду вражду государств потомков Аббаса и рода Омайя племени Корайш. Подозрительность же Людовика относительно скандинавов также ясна. Что же касается локализации упомянутых в анналах росов, то историки не пришли в данном случае к однозначному решению. Д.А. Мачинский писал, что Русский каганат здесь - это Ладожская земля, Е.А. Мельникова – Ладожско-Ильменский регион, если перед нами – не послы хазарского кагана, П. Сойер и А.П. Новосельцев, продолжая линию, намеченную ещё А.Я. Гаркави, писали о севере Руси, Г.В. Вернадский видел в данном случае Приазовье, А.В. Карташёв – Тмутаракань, Х. Арбман, правда, с некоторыми колебаниями, – государство шведов на Верхней Волге. С.Ф. Платонов в данном случае оставлял вопрос открытым¹⁷.

Кто же прав? Начнём с того, что следует согласиться с А.А. Горским в том, что перед нами – не послы хазарского кагана¹⁸. Ближе всего, по нашему мнению, к истине В.В. Седов, который полагал, что Русский каганат – это носители волынцевской культуры и развившихся на её основе роменско-боршевской и окской культур. У скандинавов титул «каган» не известен. П. Сойер, правда, писал, что это были скандинавские «группы искателей приключений под предводительством военачальников, вполне достойных титула кагана, по крайней мере, с точки зрения византийцев или мусульман», но тако предположение требует гораздо более серьёзных аргументов, чем мы находим в его работе. В том же русле рассуждает и Н.Ф. Котляр, который писал, что Росский каганат был «явно небольшим по размеру и не может претендовать на роль предтечи Русского государства». Однако, полагать так – значит, не учитывать, насколько серьёзным для народов Великой Степи был сам титул «каган», и насколько серьёзным должен быть военный потенциал у того, кто рискнёт на него претендовать. Прав А.А. Горский, писавший по этому поводу следующее: «Самозваное принятие титула кагана каким-нибудь предводителем викингов еще можно допустить (хотя это был бы факт беспрецедентный — ведь никому из их вождей на Западе не пришло в голову назваться «императором»), но признание этого константинопольским двором, бдительным по отношению к подобного рода вещам (достаточно вспомнить, сколь болезненно реагировала Византия на провозглашение императором Карла Великого; а ведь он завоевал до этого пол-Европы и был коронован в Риме папой), невероятно». Однако, другое мнение учёного, правда, высказанное им достаточно осторожно, - о том, что «первым «каганом Руси» был родственник хазарского кагана, бежавший из Хазарии в результате происходившей там в начале IX в. междоусобицы», практически недоказуемо и, в целом, маловероятно. К тому же, и сам А.А. Горский соглашается в том, что вскоре хазарский правящий род теряет здесь власть. Что же касается скандинавов, то следует отметить, что по данным, приводимым В.В. Седовым, освоение северными германцами Восточной Европы в данное время ещё только начиналось. В частности, в Изборске нет скандинавских древностей VIII-X вв. До X в. археологически северные германцы не выявляются и во Пскове. На Сарском городище первые находки скандинавских типов известны, правда, для более раннего времени (начало IX в.), но это всё же далеко не эпоха Вендель. В некоторой степени исключением является самый крайний пункт Восточной Европы – Ладога, но и она с рубежа 60-70-х гг. VIII в. становится по преимуществу славянским поселением. Клады, появившиеся в первые десятилетия IX в., были связаны с формирование пути от Балтики, располагались в тех местах (исключая Ладогу), где скандинавов не было. Последние поселяются в других пунктах Севера Восточной Европы лишь с 60-х гг. IX в. Торговые же связи с Востоком в указанный период скандинавы осуществляли не через Волжский, а через Донской бассейн. Археологические источники, известные современной науке, говорят, вопреки П. Сойеру, об этом, а ни о чём другом. Для их опровержения необходимы археологические аргументы, в первую очередь, массовый материал конца VIII – первой трети IX вв. Однако, насколько нам известно, такого материала, который опровергал бы выводы В.В. Седова, нет, а появление торгово-ремесленных поселений на Севере Восточной Европы в VIII в. вообще не было связано с прокладыванием путей по Днепру и от Балтики по Волге, ибо эти торговые пути появились позже. Частично к данным выводам присоединяется и И.В. Дубов. К тому же, как резонно отметил В.В. Фомин, далеко не все неславянские находки Восточной Европы следует оценивать как скандинавские, а начало дирхемной торговли связано именно с южнобалтийскими славянами. Северные германцы присоединились к ней несколько позже, о чём писали в своей статье в 1978 г. А.Н. Кирпичников, Г.С. Лебедев, В.А. Булкин, И.В. Дубов и А.В. Назаренко. Если Русский каганат имел постоянную столицу, последней мог быть, как резонно полагал В.В. Седов, только Киев¹⁹. Здесь данный исследователь шёл по стопам других учёных, уже давно отождествлявших этот каганат с Киевским княжеством²⁰. К югу Восточной Европы в вопросе о локализации Русского каганата склонялся и И.П. Шаскольский²¹. А.П. Новосельцев возражал против данного мнения, ибо Русский каганат надёжно, как мы видели выше, фиксируется в первой трети IX в., а поляне, по мысли исследователя, находились под хазарской властью вплоть до конца данного столетия. Таким образом, пишет учёный, каган русов в данном случае – князь какой-то другой восточнославянской этнической группы. Однако, ПВЛ, вопреки А.П. Новосельцеву, не даёт такой датировки, по крайней мере, прямо²². Таким образом, Полянская земля является всё же наиболее вероятным претендентом на роль территории Русского каганата. Кроме того, следует специально отметить, что нет ничего странного в том, что на службе у русского кагана оказались свеоны-неславяне, кем бы они ни были. Правда, отождествлять свеонов данного источника со свеями, как это делали, в частности, М.К. Любавский, А.П. Новосельцев и Р.Г. Скрынников, как минимум неосторожно, ибо последних, как мы видели выше, ПВЛ прямо отделяет от варягов-руси²³.

Итак, великий киевский князь в первой трети IX столетия, а скорее всего, ближе к началу этого века, принимает титул каганъ. Данный факт необходимо рассмотреть с нескольких сторон. Данный сюжет неотделим от так называемого «двоевластия» у народов Великой Степи. Типы двоевластия, отметим особо, могут быть совершенно разными. Что касается тюрок и монголов, то различные виды двоевластия у этих кочевников алтайской языковой семьи детально изучены В.В. Трепавловым. Здесь, строго говоря, имела место асимметрия, ибо владыка одного крыла сильнее другого²⁴. Однако, пожалуй, только у хазар мы видим именно бездеятельного и фактического правителей, причём последнее, как после тщательного изучения показал А.П. Новосельцев, - плод длительной эволюции, медленного процесса, который, тем не менее, можно, хотя и в самых общих чертах, проследить по письменным источникам²⁵. Можно ли считать хазарский тип двоевластия лишь вариантом тюркского двоевластия, к чему в одной из последних работ явно склоняется Т.М. Калинина²⁶, или же перед нами во многом особый случай, связанный с принятием верхушкой Хазарии иудаизма, что наложилось на борьбу внутри правящей верхушки²⁷, или же борьбой собственно хазарской и булгарской знати за верховную власть, о чём писал А.В. Гадло? Может быть, прав Е.А. Шинаков, который писал о том, что внутренний конфликт внутри Хазарии (точнее говоря, кровавая и долгая война, длившаяся около 20 лет как раз-таки в первой трети IX в., причём развязавший её Обадия, принявший иудаизм, его сын Манакия и внук Езекиил погибли в борьбе) завершился «компромиссом хазаро-иудейской торговой верхушки и болгарских степных ханов, допущенных к кормилу власти»²⁸.

Мы склонны к тому, что все вышеперечисленные точки зрения содержат в себе рациональное зерно. Действительно, смена религии всегда неразрывно связана с борьбой за власть, явно осложнённую, в данном случае, не только участием в событиях относительно нового субъекта политики - рахдонитов, но и, вполне возможно, старыми противоречиями между различными этническими компонентами в степях Юго-Восточной Европы, пусть и в значительной мере родственными друг другу (хазары и булгары; вспомним и исконный смысл этнонима болгаре / булгаре - 'смесь'). Но если бы не было древнейших представлений о сакральности кагана и о самом принципе двойственности власти, свойственном более ранним государственным образованиям Великой Степи, политогенез в Хазарии мог бы пойти здесь совсем по другому пути. Данные же обстоятельства превратили кагана в подобие иных царей-богов – почитаемых, но безвластных, а шада (каган-бека) – в фактического правителя. Шад, наряду с джебу, по всей видимости, в раннее время был одним из двух могущественнейших сановников государства, что обычно для тюрок (подобным калге Крымского ханства), но, разумеется, не полноправным владыкой, каковым он стал гораздо позже²⁹.

У А.П. Новосельцева, когда он пишет о принятии русами титула каганъ, на первый план выходит следующее обстоятельство: у тюрок хакан – это правитель, под которым находятся иные правители, хотя он не отрицает и внешнеполитических причин его принятия русами. Дело в том, что у ал-Хваризми «хакан» – не синоним титула «хан», а «хан ханов». Потому хаканом называли китайского императора, а у ал-Балазури хаканом гор называется сахиб ас-Сарир. Следовательно, по мысли учёного, принятие данного титула правителем русов отражало претензии «на главенство среди других князей и правителей, ибо он изначально подразумевал такой смысл»³⁰. Однако, одно дело - логика восточных авторов-мусульман, и совсем другое – логика язычников и «двоеверцев». Причина заимствования данного титула русами явно была иной: русы боролись против хазар, а это был высший титул священного владыки, к которому в Степи относились очень серьёзно. Отсюда и объяснение всех недоумений выдающегося исследователя «Слова о полку Игореве» XIX в. Е.В. Барсова, которые нельзя решить только признанием долгого владычества хазар над Киевом. Учёного особенно удивляло именование каганом Св. Равноапостольного князя Владимира у митрополита Илариона. «Ни глубокое национальное чувство, коим дышит его слово, - с явным удивлением писал учёный, - ни возвышенная церковная мысль, ему свойственная, не положили запрета на величание к храме Божием равноапостольного князя этим языческими поганским титулом»³¹.

Отрицать сакральный характер каганской власти у исторических тюрок не имеет смысла. Почитание кагана у хазар вплоть до деталей ритуала, как показал ещё С.П. Толстов, было сколком ситуации в Тюркютском каганате³², некогда объединившем всю Великую Степь Евразии – от Амура до Дуная³³. И.Г. Семёнов даже полагал, что данные древнеармянского автора VII в. Гевонда свидетельствуют о том, что хазары, стремясь создать очередную мировую державу Великой Степи, даже ввели должность «хазар-элетебер», т.е. 'эльтебер (правитель) хазар'. Данное мнение приняли далеко не все исследователи³⁴, вопрос нуждается в дальнейшем изучении, но для нас важнее всего, что, согласно сведениям Ибн Хаукаля, само появление кагана хазар заставляло врагов покоряться и успокаивало междоусобицы³⁵. На последнем следует остановиться подробнее. Насколько нам известно, никогда и нигде, по крайней мере, в Евразии в эпоху поздней первобытности, древности и Средневековье, и ни у одного иного народа подобного не было – даже отдалённо. Перед нами логика, чрезвычайно далёкая не только от современной, но и от логики христиан, иудеев или мусульман. Таким образом, каган – это действительно «земной бог», «бог во плоти», что и помогло сначала хазарам, а потом рахдонитам, опутавших каганов своим влиянием, даже не имея серьёзных военных сил, одерживать важные победы.

Отметим особо: ни гроза Рима Аттила, ни Таншихай, великий объединитель древних монголов, в 177 г. н.э. разбивших три (!) огромные китайские армии, нигде не упоминались с этим титулом, ибо, насколько можно понять, они не имели на него права! Всё, что известно о присвоении псевдоаварами своему лидеру титула «каган», свидетельствует о том, что перед нами – откровенная узурпация³⁶, которая не могла не возмутить любого знатока и блюстителя древних степных традиций. Наличие или же отсутствие реальной власти у хазарского кагана – фактор важный, но не имеющий, вопреки А.П. Новосельцеву, решающее знание для язычников и «двоеверцев» - тюрок, алан, славян, а посольство к кагану со стороны шаханшаха Ирана – вовсе не решающий аргумент в пользу того, что каган реально правит³⁷. Вспомним, что западноевропейские латиноязычные памятники вообще не знают джилу – фактического владыку мадьяр, ибо главой последних считался кенде, и все дипломатические послания шли на его имя. По словам же А.П. Новосельцева, «в начале X в. правитель Руси вряд ли стал бы принимать титул хакан, поскольку у хазар он в ту пору имел лишь символическое значение верховного властителя»³⁸. Великий князь действительно принял его гораздо раньше, но не потому, что в начале или первой четверти IX в. хазарский сакральный владыка ещё обладал всей полнотой власти, а потому, что именно тогда один из властелинов восточных славян, скорее всего, как мы видели выше, правитель Киева, счёл себя настолько сильным, чтобы в глазах тюрок, тяжело переживавших иудейскую узурпацию, претендовать на статус господствующего в регионе владыки, сама личность которого «излучала» сверхъестественную мощь, неотделимую, разумеется, от военно-политического могущества, ибо военная сила в глазах человека того времени – лишь одно из необходимых проявлений этой мощи. Едва ли восточные славяне сами были ослеплены этой древней мощью священных владык Великой Степи, как то фактически получается у В.В. Долгова. По словам последнего, «стараясь придать киевскому князю большую значительность и величие, на Руси стали использовать отнюдь не греческую титулатуру («василевс», «деспот» и пр.), а титул «каган», имевший тюркское происхождение. Образ хазарского владыки (а до него и аварского), носившего этот титул, надо полагать, был воплощением мировой власти и мощи для славян на протяжении нескольких столетий ещё до прихода Рюрика. Оказалось, что древняя традиция предпочтительней»³⁹.

Скорее данный титул, смысл которого русы, разумеется, хорошо понимали⁴⁰, существовал, по крайней мере, в первую очередь, для «внешнего употребления», и сохранялся, судя по «Слову о полку Игореве», после гибели Хазарии (разумеется, мы не рассматриваем просуществовавшую, по всей видимости, ещё около ста лет «мини»-Хазарию на Мангышлаке⁴¹) лишь там, где он был нужен, исходя из тех же соображений внешнеполитического престижа или же «в продолжение» хазарской традиции на землях, заселённых, в том числе, и хазарами, но вошедших, после гибели Хазарии, в состав Руси (Тмутаракань, Корчев (Керчь), Белая Вежа)⁴². Как мы полагаем, добавим попутно, принятие данного титула нельзя назвать узурпацией⁴³, о чём мы скажем подробнее чуть ниже.

Потому, по всей видимости, автор «Худуд ал-Алам», писавший, как известно, на новоперсидском языке, и называет правителя (хакана) русов падшахом, что тождественно шаханшаху, царю царей Ирана⁴⁴. Сам титул каганъ (гагган богомильских памятников) некогда означал `вождь-первосвященник`. Его имели уже правители страшной орды жужаней, хотя возводить данный титул именно к ним, к чему с некоторыми колебаниями склонялся А.П. Новосельцев, нельзя. Дело в том, что он старше и тюрок, и даже народов алтайской языковой семьи как таковых, ибо встречается у сиу-дакотских племён. Контакты предков последних с прахуннами продолжались примерно до начала н.э., пока эскимосы не захватили берега Берингова пролива. Ранее же имело место иное. Так, черты алгонкинского антропологического типа прослеживаются у динлинов. Захоронение человека индейского типа было найдено и на Южном Урале. Выведение же титула каганъ из иудейского «коген», как у А.В. Карташёва, таким образом, ничем не обосновано⁴⁵. Что же касается сохранения титула каган не только тмутараканскими, но и киевскими князьями первой половины XI в., то, возможно, перед нами - не просто дань традиции, хотя и данный фактор нельзя автоматически отбрасывать, но и подчёркнутое отражение независимости Руси от Византии, как полагал А.П. Новосельцев⁴⁶. Возвращаясь же к Волжской Булгарии, отметим, что, согласно исследованиям И.Л. Измайлова, анализировавшего в данной связи различные источники, булгары стремились получить «легитимацию от двух «царственных» народов – арабов и хазар»⁴⁷. Относительно же русов необходимо сказать, что перед нами – и восприятие сакральной мощи каганов, и её преодоление – как победитель становится выше побеждённого, несмотря на всю мощь и славу последнего, оставшуюся в былом.

Целенаправленная же политика, предполагающая сохранение значительной автономии подчинённых этнических групп, подобная, как раз-таки, политике победителя кагана Святослава Игоревича, известна в истории архаических обществ, и она не может характеризоваться как проявление слабости⁴⁸. Так, угры воевали под началом Святослава, но как автономная военная единица. Об этом писал Иоанн Скилица. Сведения о том же сохранились и в каких-то русских источниках, использованных В.Н. Татищевым уже при составлении II редакции своего труда («с угры же имел любовь и согласие твердое»). Таким образом, византийский историк, вопреки скепсису А.П. Толочко, подтверждает данное свидетельство В.Н. Татищева. Это обстоятельство позволяет, вслед за А.Н. Сахаровым, принять и уникальное сообщение той же редакции «Истории Российской» о том, что Святослав привлёк к себе и поляков. Кроме того, Иоакимовская летопись пишет о помощи князю со стороны князя ляцкого и князя угорского, причём последний являлся Святославу тестем⁴⁹. Данное сообщение также нет оснований отвергать. Следует согласиться с А.Н. Сахаровым, А.П. Новосельцевым и Е.А. Шинаковым в том, что народ баджанак (печенеги), по крайней мере, их часть, был в союзе с русским князем, о чём также сообщает Скилица, оставаясь, вопреки В.Ф. Минорскому, почти до самого конца его правления «шипом русов», по словам известного разведчика и купца Абулькасима Ибн Хаукаля⁵⁰. Лишь позже, и то едва ли все, они стали врагами Руси, что на самом деле было связано с гибелью общего врага – Хазарии, а не с печенежско-мадьярскими войнами и не с отсутствием на Руси в то время усобиц⁵¹ или же с тем, что главные объединения печенегов тогда находились ещё восточнее Волги⁵². Весьма вероятно, что страшная русско-печенежская война 988-997 гг., бремя которой легло уже на сына Святослава Владимира, велась под знаменем газавата печенегов как мусульман-неофитов, обращённых в новую веру хорезмийскими проповедниками⁵³. Ислам, как известно, приняла только часть печенегов, что вызвало войны между новообращёнными кочевниками и теми степняками, которые остались верны древним богам⁵⁴. Осада же Киева в 968 г. – скорее, дело лишь одного из печенежских объединений. Думать так заставляет известная ремарка летописца, дающая понять, что войны как таковой, вопреки мнению В.Н. Татищева, Н.А. Полевого и Г.В. Вернадского, не было. Об этом писал Л.Н. Гумилёв. Итак, обратимся к источнику: «То слышавъ Святославъ, вборзе въседъ на кони съ дружиною своею, и приде къ Киеву, и целова матерь свою и дети своя, съжалиси о бывшем от Печенегъ, и събра воя, и прогна Печенегы, и бысть мирно»⁵⁵. Но в таком случае ясно, что Киев осаждали далеко не все печенеги. Можно также согласиться с С.А. Плетнёвой в том, что Святослав воспринимался у тюрков-кочевников как идеальный степной богатырь⁵⁶ и, добавим мы, идеальный владыка-каган.

Нельзя исключить, что киевский князь пользовался поддержкой в славянизированной арийской, в первую очередь, аланской среде Юга Восточной Европы. То, что подобная существовала, причём даже в XI-XIIIвв., показывают нам материалы Яблоновского могильника на правобережье Днепра, в бассейне Роси⁵⁷. Р.С. Липец обратила внимание на сходство образа Святослава Игоревича, как он отражён в наиболее ранних летописях, и образа батыра в восточных эпосах. «Князю Святославу възрастьшю, и възмужавшю, нача вои съвокупляти многы и храбры, - читаем мы в Ипатьевской летописи, - бе бо и самъ хоробръ и легокъ, ходя акы пардусъ, воины многы творяше; возъ бо по себе не возяше, ни котла, ни мяс варя, но по тонку изрезавъ конину, или зверину, или говядину на оугълехъ испекъ, ядяше, ни шатра имаше, но подъкладъ постилаше, а седло въ головах; такоже и прочии вои его вси бяху; и посылаи къ странам, глаголя: «Хочю на вы ити». Аналогичный текст мы видим и в других летописных памятниках - НПЛ младшего извода, Радзивиловской, Софийской I летописи. В данном случае явно происходило взаимодействие фольклора восточных славян и степных народов: для собственно восточнославянского эпоса подобный образ героя-тигра, героя-барса нехарактерен. Былины – образец сдержанного, сурового и спокойного по стилю эпоса, в этом исследовательница права, у русских сказителей подобное явление, в конце концов, привиться не смогло. Для них более характерны величественные фигуры, иногда поражающие своей монументальностью. Однако, летописный текст – налицо, потому следует согласиться с Р.С. Липец в том, что «частично хвалебные песни о Святославе Игоревиче могли быть или сложены в нерусской среде, или испытали влияние этой среды». Но что это была за среда? Исследовательница склонялась в пользу тюрок⁵⁸. Однако, то, что мы знаем о ситуации в западной части Великой Степи, говорит скорее либо о тюркской и аланской, или даже об аланской, по преимуществу, среде, откуда на Русь мог прийти подобный образ. Вопрос нельзя решать, лишь имея в виду тюркский мир и тюркскую культуру. Иранское влияние, строго говоря, отрицать тоже нельзя. Если иметь в виду картвельские параллели, то здесь образ воина-барса также хорошо известен, может быть, также под иранским влиянием⁵⁹. Но если рассмотреть восточнославянскую культуру, то влияние культуры Ирана явно имело здесь меньшее значение, чем влияние гораздо более близких алан – активных участников тех решающих событий 60-х гг. X в., героем которых и выступал этот князь-«пардус».

Захватив же Болгарию, русский князь, в противоположность Цимисхию, лицемерно заявившему, что пришёл спасти болгар от росов, не лишил титула юного болгарского царя Бориса. Последний свободно перемещался по столице, ибо впоследствии был пойман византийцами во внешнем городе. Сохранялась и болгарская казна. Учитывая обмолвку византийских источников о том, что Калокир был близок к болгарскому двору, А.Н. Сахаров делает резонный вывод и о том, что этот двор существовал и во время русского владычества⁶⁰. Главное для Святослава в Болгарии – фактическая власть, опирающаяся на поддержку достаточно широких слоёв населения. Данной цели он добился, ибо многие болгары воевали за росов против греков. Преувеличивать враждебность болгар и росов нельзя, ибо источники рисуют нам совсем иную картину. Так, враждебный росам Лев Диакон говорит о множестве мисян (болгар), погибших в бою с греками, сражаясь бок о бок с росами⁶¹.

По весьма вероятному предположению А.В. Назаренко, во время переговоров с Константином Багрянородным Ольга добилась благожелательного нейтралитета империи в ходе будущей войны с каганатом⁶². Итак, в 965 г. для Хазарии пробил страшный час. О гибели каганата сообщают и восточные источники⁶³, и древнерусская летопись: «Идее Святославъ на Козари. Слышавшие же Козари, изидоша противу съ княземъ своимъ Каганомъ, и съступишася биться; бывши брани, одоле Святославъ Козаремъ, и град ихъ и Белу Вежю взя, и Ясы победи, и Касогы»⁶⁴.

Иногда считают, что гибель Хазарии привела к кризису торговли⁶⁵, но если это и так, то в целом уничтожение данного сильного военно-политического организма благотворно сказалось на жизни большинства народов Восточной Европы. В течение нескольких десятилетий перед походом на далёкий север Марвана ибн Мухаммада (впоследствии последнего представителя рода Омейя племени корайш на халифском престоле) каганат, судя по археологическим материалам, предпринял ряд опустошительных походов в земли северян и полян, в результате чего пеньковское население бежит на север и возвращается только после ухода кочевников. Хронологически это последняя треть VII – первая треть VIII вв. Позднее завоевателям на некоторое время становится, по всей видимости, не до новых данников. Возвращение земледельческого населения можно легко связать со страшным погромом Марвана⁶⁶. Второй удар каганата (по всей видимости, незадолго до страшной междоусобицы, связанной с борьбой за власть между старой знатью и иудеями) по славянам, с чем ряд исследователей связывает гибель Битицкого городища, приходится на начало IX в. (около 813-815 гг.)⁶⁷.

Но вернёмся в 60-е гг. X в. Для алан Подонья и Кавказа этот поход был таким же освободительным, как и для восточнославянских племен. Разгром «ясов» ПВЛ В.А. Кузнецов связывает с Кавказской Аланией и даже по этому поводу заключает: «Поход Святослава показал отсутствие стабильных связей между Русью и Аланией и непрочность их союзнических отношений, определившихся в 40-х гг. Х в., и не вышедших на уровень отношения государственных»⁶⁸. Данный вывод, на первый взгляд, соответствует истине, особенно если учесть сообщения НПЛ об уводе пленных ясов и касогов Святославом⁶⁹. Однако, мог ли мудрый дипломат, которым показал себя чуть позже Святослав в Болгарии Дунайской, где славяне-язычники не тронули ни одного православного храма, в отличие от самих византийцев, относиться так к верным в IX-Xв. союзникам своей страны? Отрицательный ответ на этот вопрос очевиден. Репрессии коснулись, видимо, лишь тех слоев кавказских и донских алан, которые были связаны с хазарской верхушкой, а также оплота Иудео-Хазарии – переселенцев из Хорезма – приаральских по происхождению алан⁷⁰. Их и угнал, видимо, в рабство князь Святослав Игоревич. В самих же русских землях этот страшный воитель («Бояху бо ся зело его, зане был муж свирепый»)⁷¹ в некоторых вопросах также проводил довольно мягкую политику. Если в 944 г. Русь клялась Перуном⁷², то свой договор Святослав заключал, изрекая клятву и Перуном, и Волосом⁷³, пойдя, таким образом, на серьёзные уступки племенам, поклонявшимся последнему⁷⁴. Но мы не сможем сколько-нибудь приблизиться к истине, если не будем учитывать ситуацию того времени и мировосприятие людей X столетия и даже более поздних веков. Дело в том, что Святослав Игоревич победил и имел право на власть над Хазарией как новый каган, превзошедший всех прежних каганов, по суду богов.

Защищаемая нами трактовка событий, которые явно не выходили, с точки зрения людей того времени, из рамок правового поля, подтверждается наличием в древнерусской культуре такого чрезвычайно устойчивого понятия, как «суд Божий». Но стадиально ему явно предшествовал «суд богов» языческого периода в истории славянства⁷⁵, о чём свидетельствует знаменитый эпизод 1071 г. Тогда Новгород «разделишася надвое: князь бо Глебъ и дружина его идоша и сташа оу епископа, а людье вси идоша за волхва, и бысть мятежь великъ межи ими. Глебъ же, возма топоръ подъ скутом, приде к волхву и рече ему: «То веси ли, что утро хощеть быти и что ли до вечера?» Он же рече: «Проповежь вся!» И рече Глебъ: «То веси ли, что хощеть быти день?» «Чудеса велика створю», - рече. Глебъ же вынемъ топоръ, ростя и, и паде мертвъ, и людье разидошася». Видеть здесь, подобно А.А. Синягину, коварство пришельцев-скандинавов и прирождённую доверчивость туземцев-славян⁷⁶ смысла нет. Силы были неравны, но благоволение высших сил, по мнению язычников, было на Глебе, потому новгородцы и уступили.

Примерно так же рассуждает и Бхимасена в «Карнапарве», заявляющий, что победа – результат благословения богов⁷⁷. Существуют и иные аналогичные примеры, когда завоевания, в частности, оправдывали волей богов. Так, об этом часто упоминается в эпиграфике I Болгарского царства⁷⁸. Об этом же ясно свидетельствует следующий русский сказочный текст, где вообще не упоминается имя Бога христиан: «Да вот посмотрим, чья сильнее, та и правее». Впрочем, христианизированных текстах суть меняется слабо, ибо остаётся та же вера в Божий суд. Ён побил поляницу удалую, - читаем в былине про Добрыню, - Не сам ён побил, ему Бог пособил. Существуют и иные примеры подобного рода о «Божьей помочи»⁷⁹. В былине об Илье и Идолище видим аналогичный по смыслу текст. Имея в виду Идолище, сказитель говорит: Как схватил он со стола булатний нож, / И кинул нож в Илью, Илью Муромца, / Тут-то Илье не к суду пришло: / Увернулся он за печку муравленую…⁸⁰ По участи Добрыни в поединке с Ильёй у него поскользнулась правая рука и левая нога⁸¹. Если же вновь обратиться к русским сказкам, то здесь также можно найти примеры подобного «захвата власти по праву убийства», что также не вызывает противодействия народа или знати⁸². Это не «мираж фольклора».

Практически все исследователи, занимавшиеся историей Киевской Руси, в том числе и С.М. Соловьёв, обоснованно писали о том, что война здесь воспринималась именно как «Суд Божий». Вначале обратимся ко временам после Крещения Руси. В описании событий 1123 г., когда Ярослав Святополчич с иноземной помощью осадил сына Мономаха Андрея во Владимире-Волынском, по словам летописца, сын Святополка Изяславича надеялся на множество воев, а Андрей – на Бога. Побеждает, разумеется, последний, а Ярослав гибнет. Нечто подобное мы видим на краю пока ещё языческой, но уже христианизирующейся Северной Европы. Как показывают наблюдения Г.В. Глазыриной, описывая ситуацию в Исландии перед решающим Альтингом 999/1000 г., «Одд Сноррасон как бы противопоставляет оружие, имевшееся у двух сторон: защиту Бога и конунга Олава (здесь, скорее, конунг выступает как орудие Бога – И.Л.) у христиан против «полного вооружения» язычников»⁸³. Оба эпизода – древнерусский и древнескандинавский – имеют явную библейскую параллель. Во 2-й книге Паралипоменон читаем о том, что царь иудейский Езекия во время похода Сенахирима на Иерусалим так говорит военачальникам: «Съ нимъ мышца плотская, съ нами же Господь Богъ нашъ, еже спасати и поборати на брани нашеи»⁸⁴. «Не дотягшимъ же обоимъ, - вторит ему Ипатьевская летопись, сообщая о несостоявшихся союзниках Романовичей в Ярославской битве Конраде Мазовецком и Миндовге, - явлешоу же Богоу помощь свою над ними, яко не от помощи человекомъ победа, нъ от Бога»⁸⁵. В Библии есть немало и иных примеров того, что исход любой битвы решается Богом, а не количеством ратных. Люди – лишь орудие в Его руках, своего рода «живое оружие», а Сам Он может стать огненной стеной вокруг города⁸⁶.

Религиозное освящение имело место в годы тяжёлых, но победоносных походов Мономаха и других князей на половцев в 1103-1111 гг.⁸⁷, но это вовсе не личное дело хитрого дипломата Владимира Всеволодовича ради личного честолюбия, как представлял данные события П.В. Голубовский⁸⁸. Подобными сентенциями пестрит и Галицко-Волынская летопись, так что разбираемые нами представления обычны для домонгольской Руси. Во время войны здесь всегда обращались к Богу и Его Матери, а победа представлялась как результат Его благоволения⁸⁹. Так, под 1257 г. читаем о ятвяжской дани Даниила, что «Богомъ же дана емоу дань»⁹⁰. В помощь Бога в войнах верили и в XIV-XV вв.⁹¹ Об этом свидетельствует и «Повесть о явлении чудотворной иконы Феодоровской», что следует принять, несмотря на анахронизмы, имеющиеся в ней⁹². После Шелонской битвы пленные новгородцы, согласно Московскому летописному своду конца XV в., говорили москвичам о том, что они видели у врагов множество чудесных воинов, которые «знамена же имут желты и болшие стяги и скипетры…»⁹³. К подобному относились очень серьёзно, веря, что Бог христиан дарует победу и обязательно поможет правому. Так, во время битвы на Рожни поле ослеплённый князь Василько Ростиславич Теребовльский «възвыси крестъ», который целовал к нему враг – киевский князь Святополк Изяславич. Здесь мы вновь видим то же противопоставление, что и во 2-й книге Паралипоменон: «И приступи Святополкъ крестъ, надеяся на множество вои, и сретошася по поли на Рожни, исполчившимся обоим, и Василко възвыси крестъ, глаголя, яко: «Сего еси целовалъ! Се перьвее взялъ еси зракъ очью моею, а се ныне хощеши взяти душю мою! Да буди межи нами крестъ сь!» И поидоша к собе к боеви, и сступишася полци, и мнози человеци благовернии видеша крестъ над Василковы вои възвышься велми». Ростиславичи победили⁹⁴. Подобное известно и у других православных народов. Так, болгарский царь Иоанн Асень в битве со своим родственником, эпирским деспотом Феодором при Клокотнице в 1230 г. прибил к своему знамени договорную грамоту, положения которой были нарушены его врагом, и победил, подобно сыновьям Ростислава Владимировича Тмутараканского⁹⁵. Нечто подобное – вынесение двух крестов перед исландцами, собравшимися на решающий Альтинг 999/1000 г. и пр. – известно и в сагах⁹⁶.

«Рече Вячьславъ, озряся на Святую Богородицю, яже есть надъ Золотыми воротами: «А тои ны Пречистеи Госпожи судити съ Сыномъ Своимъ и Богомъ нашим въ сии векъ и в будущии», - читаем мы в Ипатьевской летописи под 1151 г. Уже в 1268 г. Болеслав говорит Шварну Даниловичу: «Я не Литвоу не жалоуюсь, оже мя воевала: немирникъ мои, а воевал мя тако и гораздо, но на тя жалоую, а Богъ боуди по правомъ, тъ то расоудить межи нами». Бог и святые сами невидимо участвуют в битвах: Мстислав в 1174 г. «похвали всемилостиваго Бога и святою Бориса и Глеба, помочь невидимо гонящее». Примеры можно множить⁹⁷, причём подобное мы видим и в исламской традиции⁹⁸. Так, как отметил ещё Н.И. Костомаров, как Божий суд воспринималась и Липицкая битва 1216 г.⁹⁹ Судным местом в памятниках Куликовского цикла выступает и само Куликово поле¹⁰⁰. Подобное восприятие войны, равно как и поединка, свойственно и русским былинам. Близкие идеи мы видим и у Козьмы Пражского. Отнюдь не чужды подобные представления были и для Западной Европы. В частности, так здесь воспринимали и победу Ломбардской лиги при Леньяно в 1176 г.¹⁰¹. На фоне всех предшествующих фактов нельзя согласиться и с М.Г. Халанским, который полагал, что представления об участии Небесной Силы в битвах смертных имели книжное происхождение и были подготовлены для распространения в народной среде страшными событиями 1237-1241 гг.¹⁰²

Божье благословение в одной из поздних летописей – причина побед Олег Вещего: «И потом воева древлян и сиверян, и возложи на них дань благословением Божиим». Если в XVII в., когда писался данный текст из Мазуринского летописца, книжник явно имел в виду Бога христиан, что имеет библейскую параллель в образе Куруша II Великого в книгах Ездры и Исайи, то в «Слове о полку Игореве», строго говоря, вообще непонятно, чей суд подразумевал некогда Боян, обращаясь к Всеславу Полоцкому: «Тому вещеи Боянъ и пръвое припевку смысленыи рече: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божiа не минути»¹⁰³. Это ещё эпоха двоеверия, а автора данного произведения трудно считать истовым христианином, потому вовсе не обязательно он подразумевал здесь Бога христиан, как полагал А.Л. Никитин. М.С. Грушевский и, насколько можно понять, Г.В. Вернадский, напротив, писали о языческом смысле данного фрагмента. В данном случае можно согласиться с Б.А. Рыбаковым в том, что Боян действительно неодобрительно относился к полоцкому князю-оборотню, ярому язычнику. Но, даже если принять мнение данного исследователя, а также М.Н. Тихомирова о симпатиях к Всеславу автора «Слова о полку Игореве»¹⁰⁴, из этого вовсе не следует, что певец XI в. выражал здесь церковную точку зрения. Врагами Всеслава и его общины, напомним, были и новгородцы, большинство из которых, как показали события 1071 г., следует считать христианами лишь по имени. В «Слове о полку Игореве», кроме того, упоминается и «божий суд», произошедший над другим зачинщиком усобиц – Борисом Вячеславичем, хотя автору последнего явно жаль безрассудного юного храбреца: «Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на Канину зелену паполому постла, за обиду Олгову храбра и млада князя»¹⁰⁵.

Но вернёмся непосредственно к хазарам и их властителям, имея виду, что перед нами – обычные для людей того времени политико-правовые представления. По справедливому мнению В.И. Мордасова, «Сказание о хазарской дани» в составе наиболее древних русских летописей тоже выражает мнение о божественной предопределённости конца господства хазар. Но само это произведение явно имеет фольклорное происхождение, что отмечал ещё Н.И. Костомаров. «И наидоша я Козаре, седящая на горах сихъ в лесехъ, и реша Козари: «Платите намъ дань», - читаем в летописи. - Съдумавше же Поляне, и вдаша от дыма мечь, и несоша Козари ко князю своему и къ стареишинымъ своимъ, и реша имъ: «Се налезохомъ дань нооу». Они же реша имъ: «Откуду?» Они же реша: «Въ лесе, на горохъ, надъ рекою Днепрьскою». Они же реша: «Что суть въдали?» Они же показаша мечь, и реша старци Козарьстии: «Не добра дань княже, мы ся до искахомъ оружьемь одиною стороною, рекоша саблями, а сихъ оружье обойду остро, рекше мечь, си имуть имати дань на насъ и на инехъ странах.» Се же сбыся все… И бысть володеють бо Козары Русьскии князи и до дьнешнего дьне»¹⁰⁶.

Интересно, что сами хазары, особенно простые, вовсе не воспринимались как враги, - скорее как друзья, ненавидимые родичами, и получившие на Руси новую Родину. Такой вывод, который, на первый взгляд, способен шокировать любого, тем не менее, легко сделать при анализе былинного сюжета «Михаил Казарин». Здесь не место выяснять несколько смыслов этой былины, явно «многослойной». Впрочем, последняя особенность обычна для культуры того времени. Так, «многослойным» источником является русский эпос вообще. Так, в «старинах» отражались не только события и явления VI-X или X-XIII, но и XIV-XVI и даже XVII в. И таким же «многослойным» является и эпос иных народов, например, древнеиндийский эпос, «Беовульф» и «Песнь о Нибелунгах»¹⁰⁷. Возвращаясь же к былине о Казарине, отметим, что невозможно присоединиться к отождествлению эпического героя Козарина (это некрестильное имя известно даже в XVI-XVII вв.!) с реальным Козариным, упомянутым в ПВЛ под 1106 г. «Повоева Половци ωколо Заречьска, и посла по нихъ Святополкъ Яня, Иванка Захарьича и Козарина, и въгонивьше Половце до Дуная, полон отяша», - читаем в источнике¹⁰⁸.

Отметим, что главный персонаж последний довольно рано - как раз-таки в IX-X вв., и это можно довольно чётко датировать, - стал осмысливаться именно хазарин, ставший русским богатырём¹⁰⁹. В этом, - в числе всех прочих многочисленных примеров, - выражение единства русского и хазарского народа, равно страдавших от рахдонитской верхушки. Но можно ли вообще доверять эпосу? Ведь в лучшем случае можно сказать, что фольклор, в том числе и эпос, лишь обобщённо отражают историю, причём только так, как она представлялась народу¹¹⁰. Но, несмотря на всё своеобразие эпоса как исторического источника, специально отметим, что он не знает сознательной лжи. Эта история, рассказанная самим народом, а народ сам себе не лжёт и не может лгать.

Подведём определённые итоги. В начале IX в., в связи с гражданской войной в Хазарии великий киевский князь принял титул кагана, что означало претензии на власть над всей Степью, ибо правитель такого ранга, по понятиям того времени, мог быть только один. В 965 г. безвластный, но по-прежнему почитаемый каган, который по-прежнему считался «земным богом», был выведен навстречу войскам русов и их «шипа» (авангарда) - народа печенегов. В обычных обстоятельствах этого было достаточно, чтобы любые враги сдались. Однако в данном случае подобного не произошло. Войска хазар были разгромлены, сам каган погиб. Такое развитие событий произвело потрясающее впечатление на современников и, насколько можно понять, на поколения потомков. По «суду богов» князь-«пардус» Святослав Игоревич получил право на все земли и всю власть прежнего «земного бога», что и обусловило, в конечном итоге, неслыханные успехи этого князя в различных регионах Восточной Европы, подчинение последнему народов с совершенно разными традициями – славян, алан, тюрок, мадьяр и пр. Не стоит в данном случае забывать и самих хазар, порой становившихся воинами Руси, ибо они не меньше страдали от угнетения со стороны рахдонитской верхушки.

110 Балашов Д.М. Из истории русского былинного эпоса. С. 35; Шептаев С.Л. Поэтика исторических преданий о Разине в свете истории жанра// РФ. Т. XV. С. 102; Гутнов Ф.Х. Политогенез и генезис феодализма на Северном Кавказе// Вестник Института цивилизации. Вып. 3/ Сост. А. Черчесов. Владикавказ, 2000. С. 30. См. также: Путилов Б.Н. Типология фольклорного историзма. С. 177; Васильков Я.В. Указ. соч. С. 54-55, 58, 59-60; Васильков Я.В., Невелева С.Л. Предисловие// Махабхарата. Книга восьмая. С. 11; Долгов В.В. Александр Невский// ВИ. 2015. № 10. С. 22.